Холодно и мерзко. Гул ливня глушит все остальные звуки. Улица погружена во тьму, редко расставленные фонари почти нигде не горят (лампы разбиты, что вполне очевидно и нормально), а пелена дождя не даёт луне проявиться. Сама природа как будто не хочет, чтобы кто-то сейчас находился за пределами дома. Кажется, Бог плачет. Склонил голову и проливает слёзы святой грусти. Любит ли он свой мир? Кто знает. Оставим его в покое.
Абаддон шагал быстро и уверенно, следуя определенному внутреннему ритму, как будто кто-то поставил ему метроном. Повсеместные лужи то и дело отзывались брызгами грязи и воды. Хотя то, что названо лужами является скорее огромным, очень неглубоким морем. Парень дрейфовал по шумящим волнам, словно ламантин. Он не удивился бы даже, если бы перед ним возник сам Дагон, голодный, злой и могучий, истосковавшийся по мясу моряков. И пусть даже Абаддон не был моряком, он бы вряд ли заметил, если бы кто-то откусил у него полноги. Промозглый ветер, сырь и хворь довели до почти полного онемения нижней части ног. Эб этого даже не замечал. Не замедляя темпа, он двигался к цели, иногда закрывая глаза в слепой и немой молитве. Чувство тревоги не отпускало, схватило тонюсенькими, как солома, противными и больными ручонками за шею, давя сильнее, чем давит толща воды в Бездне. Абаддон не понимал, что это значит, и это его раздражало. Вдруг, мерный хлюп воды стих, но его сменил другой звук, глухой и тупой. Грим яростно пинал ближайшее дерево, оставляя глубокие вмятины в стволе; осыпающаяся крона падала на землю, пригвождённая каплями дождя, покрывала листьями плечи и голову молодого инквизитора. Глаза его, до сих пор пребывавшие в состоянии хаотического движения, приобрели осмысленный взгляд. Абаддон крепко, до крови, закусил нижнюю губу, проклял всё вокруг и, тяжело дыша, возобновил шаг. Ноги, и без того замёрзшие, ныли от мощных ударов. Он попытался осмотреть себя, стряхнул рукой видимые листья правой рукой и кинул взгляд на левую. В ней лежала помявшаяся коробка с конфетами. Парень глубоко вздохнул, с сожалением смотря на красивую цветную упаковку, ставшую жертвой случая. Он специально купил сладости для своей сестры, помня, что она их, вроде как, любит. Именно к сестрёнке он направлялся тёмной негостеприимной ночью, жертвуя здоровьем и временем. Но если делать это не ради любимого человека, то ради чего тогда?
Громады домов напоминали темнокожих великанов, мелькавших один за другим, с недоумением уставившихся на смельчака, отважившегося на путешествие в такую погоду. Наконец, показался нужный дом. Невысокий, неказистый, спланированный на несколько квартир. Где-то не было окон, поэтому сложно было назвать количество этажей, но на вскидку можно было насчитать 5. У двери в подъезд не было ручки. Абаддон просунул пару пальцев в щель между самой дверью и каркасом и подтолкнул её на себя. Хотя разумнее было бы разнести эту гнилую доску в щепки, внутри всё равно гулял ветер. По углам было столько паутины, что не верилось, что это может сделать один паук. С омерзением переступив через какие-то вонючие тряпки, грим вскочил на лестницу и буквально рывком преодолел два лестничных пролёта. Нужная дверь была отыскана сразу же. Парень пару раз постучал по ней, но не дождался ответа. Тогда он потянул её на себя; та подалась. Ещё бы... В коридоре было темно, хоть глаз выколи. Но к темноте Абаддон уже привык, так что нельзя было сказать, что он был сильно этим удивлён. Но пройдя чуть дальше, Эб заметил, что света в квартире нет нигде. На мгновение ему показалось, что его сестры нет дома. Сердце забилось быстрее. Неужели зря он проделал этот путь? Да нет, он всё-таки был уверен в присутствии Шарлотты. Абаддон тенью прыгнул в единственную комнатку и... содрогнулся. Если бы чуть позже его попросили описать увиденное, он бы, скорее всего, молча заплакал, не сумев выдавить из себя и слова. Сейчас же он был напуган. Он видел кровь далеко не в первый раз, но этот случай был абсолютно особенным и выходящим из ряда вон. Гриму было больно видеть кровь своей сестры, запачканную кофту и какое-то безумное удовлетворение в помутневшем глазу, слабую улыбку на устах.
Это должно быть нормальным. Наносить себе ранения - нормально, точно. Он знал это, но что-то внутри не давало ему это принять. Он искренне любил свою сестру, хотя не всегда мог это показать сам. Для таких случаев у него была Эбби, хотя о её существовании он даже не подозревал. Поэтому Абаддон был уверен, что Чарли ненавидит его, презирает за случившееся, за свой потерянный глаз. Но инквизитор не хотел её бросать одну. И теперь он всё больше убеждался, что был в этом прав.
Стук внутри него становился невыносимым, уши закладывало, а источник звука, сердце, как будто превратилось в огромный колокол, по кому-то звеневший. В горле стоял ком. На ватных ногах он приблизился к телу сестры, опустился на диван рядом и крепко схватил бледную ручку сестры; сжал, пожалуй, даже чересчур сильно. Абаддон желал быть как можно более нежным, хотя от этого его голос не стал менее грубым,
- Шарлотта...
